Инвесторы, традиционно опрошенные агентством Bloomberg в преддверии минувшего форума в Давосе, были в этот раз оптимистичны – впервые за последние пять лет более половины респондентов (59%) заявили, что ситуация в мировой экономике улучшается (в прошлом году так считали лишь 33% инвесторов).
Однако именно теперь, когда глобальная экономика начала выбираться из трясины кризиса, инвесторы отнесли обоих наших «великих соседей» – Россию и Китай – к наименее перспективным рынкам. Относительно России так считают 27% респондентов, по Китаю подобным образом думают 29%, и, наверное, нет смысла объяснять, почему это существенно для Казахстана.
Различия с Россией у нас со знаком минус, но есть один большой потенциальный плюс
Но если Китай при этом все же избежал жесткой посадки, снизив темпы, но сохранив более чем 7%-ный рост, то Россия в 2013 году по динамике ВВП (1,8%) отстала от США, чего не было уже больше 10 лет, и, более того, показала отрицательную динамику промышленного производства. С учетом того что экономика Казахстана после вступления в Таможенный союз и формирования Единого экономического пространства все больше переплетается с экономикой и, что еще важнее, экономической политикой России, последствия происходящего у соседа могут оказаться для нас гораздо чувствительнее, чем это кажется сейчас, когда ВВП Казахстана, согласно официальной статистике, вырос в 2013 году на 6%.
Об этом и других трендах, ожидающих нас в ближайшие годы, – разговор с известным экономистом, в разные годы возглавлявшим Нацбанк, Минфин и КЕГОК, директором центра экономического анализа «Ракурс» Оразом Жандосовым.
– Ораз Алиевич, судя по всему, Россия вступила в период стагнации (хотя есть мнение, что результаты 2014 года будут чуть получше), и это несмотря на то, что цены на энергоносители продолжали оставаться высокими. Когда это начнет сказываться на нас?
– Конечно, это не может не сказываться на Казахстане, прежде всего через каналы торговли. Тем более что мы уже вроде как достраиваем ЕЭП и собираемся создавать ЕЭС (Евразийский экономический союз. – Прим. ред.), по крайней мере, есть такие планы. То есть если Россия замедляется, то спрос со стороны российских потребителей не растет и будет сложно наращивать экспорт, на что казахстанское правительство надеялось, создавая ТС.
При этом все прогнозы на ближайшие три-четыре года дают Казахстану не меньше 5% ежегодного роста, в том числе и за счет выхода на запланированный объем производства Кашагана. Однако то, с чем Россия столкнулась сейчас, – это наше недалекое будущее, если те тренды, которые сегодня присутствуют, не изменятся.
– Недалекое – это когда?
– Через упомянутые три-четыре года. Это если ничего экстраординарного не произойдет и цены на Brent останутся на уровне $100–110 за баррель. Наш рост завязан пока в основном на сырье, поскольку у нас возможности роста в нефтегазовом секторе объективно больше, чем у России. Второй момент – у нас и бюджетные расходы, в том числе на капитальные вложения, были недофинансированы по сравнению с Россией (если смотреть на долю в ВВП расходов бюджета в целом и инвестиций). То есть, в принципе, определенный запас того, как можно поддерживать рост через бюджетные и квазибюджетные инвестиции, имеется.
И третье – сложно сказать, что это плюс, но в данном случае представляется таковым – в Казахстане доля импорта продукции существенно выше, чем в России, по всем позициям: потребительским, инвестиционным, промежуточным промышленным. Так что есть потенциальные возможности расширения и диверсификации экономики. Правда, об этом мы уже 15 лет говорим практически безрезультатно…
– А вам не кажется рискованным то, что бюджет на предстоящие три года сверстан из расчета $90 за баррель, притом что нефть не слишком быстро, но дешевеет и инвесторы продолжают терять к ней интерес? Еще пару лет назад правительство, невзирая на насмешки, строило центральный сценарий из расчета $60 при том же 100-долларовом Brent…
– Это не столь опасно, как кажется, потому что у нас нет прямой связи бюджета с ценой на нефть. Ведь все нефтяные доходы идут в Нацфонд, а в бюджет попадает лишь их часть – через трансферт. Было около $8 млрд, добавился еще $1 млрд, плюс еще на инфраструктурные проекты – деньги небольшие. Понятно, что все как-то связано и нефтяные деньги через другие каналы заходят в экономику, через те же расходы нефтедобывающих компаний, но для бюджета риск получается сглаженный и опосредованный – через другие сектора экономики, которые в случае падения цен на нефть тоже снизят активность.
С другой стороны, приметы того, что мы продолжаем двигаться в том же направлении, куда Россия уже пришла, наметились. В первые три посткризисных года, с 2010 по 2012-й, у нас достаточно быстро росли реальные доходы населения. А в 2013 году этот подъем сильно замедлился – рост порядка 2% сложно назвать существенным. Потребительский спрос поддерживался банковским кредитованием, но рынок уже, видимо, близок к насыщению, да и регулятор стал обращать на этот сектор внимание. То есть в последующие годы потребкредитование сильной прибавки спроса не даст. В этом году большого роста пенсий и зарплаты бюджетников не будет, их сверхинфляционный рост, как было сказано в недавнем послании президента, произойдет лишь с 1 июля 2015 года. Таким образом, самочувствие экономики будет в значительной степени зависеть от успешности усилий по диверсификации. Пока сильно обнадеживающего в этом направлении мы не увидели.
– Интеграция с Россией и связанный с этим рост ввозных пошлин застопорили вступление Казахстана в ВТО. Не так давно вице-министр экономики и торговли Тимур Жаксылыков сообщил, что переговоры должны завершиться в течение полугода, но в свое время так же уверенно и официально правительством назывались декабрь 2012 года, затем 2013 года. Тем более что, по словам Жаксылыкова, остались не только вопросы сельского хозяйства и национального содержания в закупках нефтегазового сектора, но и «корректировка тарифных обязательств», а это вопрос, по которому Казахстан теперь не может принять самостоятельного решения. Какие вы видите пути решения этого конфликта интересов? В чем вообще, на ваш взгляд, основные интеграционные проблемы Казахстана?
– Теоретически, конечно, можно начать переговоры с ВТО заново, исходя из нынешних Единых таможенных тарифов, но это очень долгие годы, и, боюсь, нас не очень поймут страны – участницы организации. То есть на самом деле этого пути не существует. Если мы решим два оставшихся нетарифных вопроса, то по тарифам у нас есть временные отсрочки. Если же найдутся страны, которые посчитают себя пострадавшими, то согласно процедуре они могут подать требование о компенсации. Но на практике это происходит редко. Например, правительство Кореи, пострадавшее от увеличения у нас пошлин на автомобили, может предпочесть обострению отношений контракт на строительство атомной электростанции. Если же такое требование все же поступит, то мы можем вынести его на ЕЭК, чтобы разделить эту компенсацию на троих.
Что касается предположений некоторых политиков, что таким образом определенные силы пытаются «дожать» Россию, то это, конечно, смешно – невозможно через Казахстан «дожать» Россию до чего бы то ни было.
Конечно, логичнее было бы сначала войти в ВТО, а потом уже договариваться с Россией о ТС, но вы помните, что первый этап интеграции у нас проводился скомкано.
Если говорить о проблемах, то они имеют не только экономический, но и, скажем так, внешнеполитический аспект. Например, это же очень странное решение – принимать в ТС Армению, учитывая, что Азербайджан, у которого с этой страной не решен огромный экзистенциальный вопрос, является нашим стратегическим союзником, через которого, например, транспортируется большое количество казахстанской нефти. Тогда как Армения для нас в экономическом смысле – что есть, что нет. Понятно, что Россия этим решает свои внешнеполитические задачи, но непонятно – зачем мы в это залезли. То есть, как мы видим, пока чисто экономического союза не получается, и это очень плохо.
Еще одна ключевая проблема – как в этом союзе принимаются решения. По учредительным документам важные решения должны достигаться консенсусом. Но поскольку Казахстан институционально слабее России, то на деле это больше зависит от компетенции и последовательности правительства. Пока, как и в начале ускоренной интеграции, сложно дать хорошую оценку действиям нашего правительства в этом плане.
– С другой стороны, мне кажется, есть положительный эффект от этих первых неудач: недовольный потерями, бизнес стал активнее требовать учета своего мнения при принятии решений в рамках ЕЭК, то есть включаться в процесс «снизу», а правительство, недостаток компетенций которого проявился достаточно ясно и обернулся явными потерями позиций во взаимной торговле с членами ЕЭП, кажется, готово делать из этого некоторые выводы.
– Да, есть такое мнение, что нам сейчас надо в своей стране привести в порядок институты и лишь потом идти в интеграцию. А чего же мы предыдущие 20 лет их в порядок не приводили? И с чего вы взяли, что, остановив сейчас интеграцию, мы первым делом займемся собственными институциональными проблемами?
Так что я согласен: по каким-то вещам восприятие обострилось. Но это достаточно небольшой плюс, для «монетизации» которого требуются годы большой работы.
– В институциональной теории существует термин path dependence, который экономист Александр Аузан предлагает переводить на русский как «эффект колеи». В своей книге «Экономика всего: как институты определяют нашу жизнь» он подробно показывает, как эта зависимость от исторического выбора в точках бифуркации приводит к тому, что «все попытки перехода с низкой траектории развития на высокую в России вот уже несколько столетий неизменно срываются и страна раз за разом возвращается к застою», то есть вновь и вновь развитие заклинивается. Как вы думаете (с учетом того что за последние 200 лет, а именно за такой временной отрезок Ангус Мэдисон брал свои статистические данные, показавшие, что страны мира отчетливо делятся на категории, Казахстан был независимым государством всего 20 лет), мы повторяем судьбу метрополии или можем все-таки рассчитывать на какую-то «свою колею»?
– То есть вы хотите знать, в какой степени наш путь предопределен? Это очень сложный вопрос… Если его перевести на более простой язык, то звучит он так: у нас все идет не очень хорошо, потому что правительство (в широком смысле) такое или это такая судьба в целом, поскольку качество правительства зависит от качества народа? Я считаю, что у нас есть несколько ключевых различий с Россией при всей схожести. Различия эти в основном со знаком минус для нас (география, концентрация населения в крупных мегаполисах, диаспора в развитых странах и т. п.), но есть один большой потенциальный плюс – при проведении определенной последовательной политики нашу страну легче поменять. Казахстан не отягощен сложной культурной историей, идеологемами, мы менее заморочены глупостями типа «Америка всегда хочет нам навредить». И у нас сравнительно небольшое население. Если в течение короткого по историческим меркам, 25-летнего скажем, периода проводить достаточно последовательную политику, из колеи можно выскочить. То есть у нас от правительства объективно зависит больше, чем в России. Там вообще мало что можно изменить сверху за короткое время.
Об авторе
Ардак Букеева
редактор по рейтингам журнала Forbes Kazakhstan
