Многое было написано на этой неделе о скончавшемся президенте Узбекистана Исламе Каримове, и еще больше будет написано в последующие дни.
В узбекской государственной прессе на протяжении многих лет писали о различных достижениях Ислама Каримова, и в последние дни это только увеличилось. В западной же прессе его описывают как жестокого диктатора, по приказу которого заключенных обливали кипятком и расстреливали мирное население в Андижане в 2005 году.
С начала этого тысячелетия я персона нон грата в Узбекистане. Однако в начале 1990-х годов на протяжении более десяти лет я часто бывал там, встречаясь с людьми по всей стране. Я помню, что они мне рассказывали и как я своими собственными глазами наблюдал за изменениями в стране под управлением Ислама Каримова.
Летом 1990 года я учил узбекский язык в Ташкентском государственном университете. Американцев было немного, поэтому для местного населения мы казались экзотикой. Было легко знакомиться с людьми и заводить друзей. Тогда имя Каримова ни разу не упоминалось в разговорах, хотя к тому времени он уже несколько месяцев был президентом Советского Узбекистана и ранее, с июня 1989 года, — первым секретарем Коммунистической партии. Я знал, кто был лидером Казахстана, поскольку Нурсултана Назарбаева часто показывали по советскому телевидению вместе с Михаилом Горбачевым. Ислама Каримова не показывали.
Когда я уехал из Узбекистана в августе 1990 года, я так и не знал, кто управлял страной. Впервые я услышал об Исламе Каримове, когда вернулся весной 1992 года. Это было пару месяцев спустя после протеста студентов в Ташкенте в январе против повышения цен на основные товары. По официальным данным, погибло несколько человек, однако я слышал рассказы о том, что число погибших могло быть «более 100», «более 200». Люди считали, что приказ подавить студентов поступил от Каримова, но это воспринимали как обычную советскую реакцию на протесты.
1992–1993 годы были смутным временем не только для Узбекистана, но и для всей Центральной Азии. Никто не знал, как обращаться с независимостью. Ни один чиновник не задерживался на своем месте, поскольку был либо некомпетентным, либо слишком жадным. Люди в сельской местности были очень недовольны, испуганы и уже задавали вопрос: не стала ли независимость большой ошибкой.
Я помню, что впервые увидел Ислама Каримова летом 1992 года, когда по государственному телевидению транслировали заседание парламента. Я смущенно сказал своим узбекским друзьям, что ничего не понимаю из его выступления по-узбекски. Засмеявшись, они сказали, что это не моя вина и что Каримов не может говорить по-узбекски. Вначале Ислам Каримов мог обращаться к народу только по-русски. В конце концов он выучил и узбекский, но всегда казалось, что он предпочитал говорить по-русски.
В 1992–1993 годах я стал замечать рост программ на телевидении об армии. Ислам Каримов первым в Центральной Азии приказал вывести российских военных из страны и призвал узбекских солдат вернуться из других советских республик на родину. Казалось, что Каримов хотел сделать свою страну военной державой в Центральной Азии. Возможно, в этом причина его недовольства присутствием российских военных или пограничников в соседних республиках — оно мешало воплотиться его идее стать доминирующей силой в регионе.
Я был удивлен тем, что Каримов отказался принять беженцев из Таджикистана, где шла гражданская война. Их принимали в Кыргызстане и в Казахстане. Однако по приказу узбекской власти узбекско-таджикская граница стала первой закрытой границей в Центральной Азии. Осенью 1992 года Узбекистан установил пограничный контроль в Ферганской долине. К концу 1993 года было невозможно заехать в Узбекистан из любой из соседних стран, не пройдя пограничный контроль и досмотр.
Когда я вернулся в Узбекистан в 1995 году, у людей появились смешанные чувства по отношению к Каримову. Некоторые уже называли его нелестными словами, но большинство считало, что, несмотря на недавний референдум, продливший его полномочия до 2000 года, он не задержится так долго и что следующий лидер поведет страну лучшей дорогой. В 1996 году люди придерживались того же мнения.
Моя следующая поездка состоялась в 1998 году и совпала с празднованием Дня Победы 9 мая. Впервые я заметил повышенное присутствие милиции в Ташкенте и даже в сельской местности. Люди говорили о Каримове, но проявляли больше осторожности в своих комментариях и никогда не говорили ничего плохого в присутствии других людей.
В 1999 году, когда я был в Кыргызстане для освещения событий в связи с атаками «Исламского движения Узбекистана» (ИДУ), по дороге в Баткен я проехал через узбекский анклав Сох. Ранее я проезжал туда и обратно уже несколько раз, но в этот раз на обратном пути меня задержали и допрашивали в течение нескольких часов. Узбекские военные довольно вежливо, но абсолютно уверенно заявили, что продержат меня там до тех пор, пока я не расскажу им всё, что знаю о событиях в Баткене.
В 2000 году, когда я вновь вернулся в Узбекистан после нападений ИДУ, ситуация резко поменялась. Меня явно не желали видеть. Я сумел добраться до места назначения только потому, что был хорошо знаком с Узбекистаном. Каждые встреченный мной чиновник делал мне предупреждение. В Ташкенте я смог купить билет в Термез только после того, как выслушал лекцию о том, что Азаттык «предоставляет микрофон террористам» (потому что мы провели интервью с представителем ИДУ).
В Сариосии, вблизи линии фронта, я посетил лагерь таджикских беженцев. Они рассказали мне, что военные дали им несколько часов на сборы и сказали никогда не возвращаться в свои селения, поскольку эта зона будет заминирована и станет опасной для жизни. Несколько месяцев спустя я узнал, что власти арестовали всех мужчин от 18 до 45 лет, находившихся там. Когда их сёла захватили боевики, вооруженные люди приказали местным жителям предоставить им еду и ночлег. Власти признали жителей сообщниками.
Почти всё время, пока я там находился, за мной следили. Когда я приехал в дом семьи лидера ИДУ Тахира Юлдаша в Намангане, чтобы поговорить с его матерью, там появились две машины, из которых вышли четыре человека. Они стояли в нескольких метрах от меня всё время, пока я пытался поговорить с этой явно напуганной пожилой женщиной.
В тех редких случаях, когда я чувствовал, что за мной не следят, и мог более открыто разговаривать с людьми, я понимал, что напуганы были они. Принимались карательные меры. Власти искали потенциальных сторонников ИДУ.
Всего лишь за десять лет произошла кардинальная трансформация. Я помню, как комфортно мне было там в начале 1990-х и все вокруг меня, даже полиция и чиновники, чувствовали то же. Жизнь была непредсказуемой, но мы хорошо проводили время. К концу 1990-х годов жизнь стала очень определенной, но хорошие времена закончились.
Перевела с английского в сокращении Анна Клевцова.
Радио Азаттык, 06.09.2016
