Дискуссионная реплика о первом памятнике первому президенту Казахстана

Нынешний монумент Независимости невольно наводит на мысль о том, что он действительно символизирует нынешнее состояние государственности

Слухи о культе сильно преувеличены?

«Слухи о моей смерти несколько преувеличены», - сказал, согласно легенде, знаменитый писатель Марк Твен, прочитав в газете собственный некролог. Полагаю, президент Казахстана мог бы перефразировать и сказать, что слухи об его культе несколько преувеличены, глядя на собственное бронзовое изваяние, появившееся в композиции монумента Независимости.

Неделю назад мой друг из Казахстана сообщил, что в столице с большой помпой открыт мемориальный ансамбль «Казах ели», дополненный скульптурой нынешнего главы государства, причем сам архитектурный объект задуман и исполнен с таким размахом, что впору вспомнить о Туркменбаши и его гигантской золотой фигуре в Ашхабаде, которая многие годы, вплоть до самой его смерти, одних восхищала, других пугала, но, по большей части, потешала иностранцев.

Времена Туркменбаши еще свежи в памяти, тем паче, что новый туркменский лидер, пришедший на смену Ниязову, своими делами о них то и дело напоминает. Свежо и представление о роли символов в культе личности. Так что известие из Астаны, оказавшись в контексте иных событий, происходящих сейчас на самой вершине казахстанской власти, побудило внимательно посмотреть на скульптурную группу с одной лишь с точки зрения - признак ли то начинающегося культа или нет.

Ответ, с одной стороны, пока успокоил: скульптура первого президента у книги, обозначающей Конституцию, хоть и занимает передовую позицию, но лишь на одном из четырех барельефов, на других - рабочие, крестьяне, студенты, инженеры, космонавты, «мореплаватели и плотники», то есть, по замыслу авторов проекта, представлены все сущности казахстанской созидательной сферы. Эти четыре группы расположены у подножия монумента, исполнены в наивной своей очевидностью советской стилистике, но - и это самое важное впечатление - в «человеческом» формате, без гипербол и чрезмерностей, и даже не без забавной смелости. Так, балерина, обращенная к зрителю обнаженной спиной, выглядит куда более современно и сексуально, нежели знаменитая советская колхозница. Собственно, профессия обязывает. И президент, если смотреть на него в этом контексте, представлен там симпатичным бронзовым казахом, держащим руку не на серпе или молоте, не на мече и не на некоем государственном руле, а на Конституции. Он не в одиночестве, за ним угадывается ряд тех, кто до него приложил руку к созданию казахстанской государственности - Абай, местная интеллигенция, уничтоженная Сталиным, и так далее, и так далее.

И уже над ним и ними на 90-метровую опасную высоту вознесено золотое яйцо, оберегаемое птицей Самрук. Ей богу, никакого культа - фигура боксера-чемпиона в соседней скульптурной группе куда заметнее и крупнее, нежели изваяние первого президента.

И все-таки что-то не то. И дело даже не в том, на что обратил внимание лидер Коммунистической народно-демократической партии Республики Казахстан Владислав Косарев, который сказал, что «есть определенные человеческие нормативы, когда надо увековечить, когда надо оценить прошлое. Когда человек живет, оценивать его прошлое сложно, потому что мы не знаем его будущее».

Как точна сама по себе эта мысль и как сказанное предостережение верно, но в данном случае артефакт служит лишь констатацией исторического факта, и не более того. Меня, в первую очередь, не столько этически, сколько эстетически покоробило иное - белый монумент, устремленный ввысь широко раскинутыми опорами-колоннами, мог бы венчать веками создаваемую самой жизнью композицию на фоне белых особняков Парижа, или же быть вынесенным на передний план давно уже обжитого и окультуренного людьми архитектурного ансамбля Мадрида, но в Астане за его спиной - сквозящая пустотой степь. За ним пока нет контекста выстроенных в камне записей выстраданной, многопластовой и разноречивой истории совместной жизни людей и их мечтаний о красоте и величии, языком которой и служит архитектура. Она, как и литература, всегда выдает нечто, чего автор и не намеревался показать. Оттого-то нынешний монумент Независимости невольно наводит на мысль о том, что он действительно символизирует нынешнее состояние государственности.

Фокус состоит в том, что столь пышное торжество по поводу независимости очевидно преждевременно как высокой мерой «советскости» (не в плохом смысле, а лишь в контексте государственности), так и тем, что оно, это торжество, пока не служит констатацией факта полной независимости и успешности. Ведь не сейчас, а через сто, через двести, через пятьсот лет можно будет судить о том, как на самом деле выстояли (или не выстояли) те или иные государства в Азии, кто из них сумел устоять перед тихим напором Китая, кто удержался под ударами сил, которые олицетворяют «яростные талибы», кто смог не рассыпаться или разорваться под давлением изнутри, от собственных проблем.

Возможно, роль первого президента именно в этой ретроспективе окажется масштабной, может быть - определяющей, но пока для нее даже не создано никакого контекста, никакого «архитектурного ансамбля». Поэтому фраза «слухи о культе несколько преувеличены» могла бы прозвучать совсем иначе - не с иронией или гордостью, а даже с ноткой печали.

Новая газета - Казахстан